48

не пересекались ли ранее Каверин и Максим Карельский… Хотя — нет. Этим я займусь сам. Все, вопросы есть?

Вопросов не было.

XLIII

Ближе к вечеру Белов приехал к отцу Космоса.

В квартире членкора Холмогорова было тихо и сумрачно. Высвечивая угол просторной гостиной, горела однаединственная настольная лампа под зеленым абажуром. Под с ней, на старом, продавленном диване плечом к плечу сидели Юрий Ростиславович и Саша. Разложив на столе альбомы, они перебирали фотографии своего сына и друга.

— Может, эта? А, Саш?.. — Юрий Ростиславович протянул старое, еще чернобелое фото Космоса. — Или вот еще…

— Пацан совсем здесь, — Белов отложил фотографию в сторону и взял другую, уже цветную.

— Вот эта лучше.

Холмогоров поправил очки и внимательно посмотрел на снимок, который передал ему Саша.

— Ничего, — согласился он после паузы. — Только какойто он здесь грустный… Я хочу, чтобы сынок у меня улыбался. Он же веселый был мальчик…

Его голос внезапно дрогнул и осел. Саша поспешно отвел глаза. Пытаясь справиться с собой, Юрий Ростиславович откашлялся и принялся протирать очки о полу клетчатой байковой рубашки.

— У меня права его остались, — сказал, поднимаясь с дивана, Саша. — Я сейчас…

Он вышел в темную прихожую и через минуту вернулся к столу с бумажником в руках.

— Вот, смотрите.

Он достал корочки Космоса и протянул их Холмогорову. С маленькой карточки беспечно улыбался одетый в пиджак и белую рубашку восемнадцатилетний Космос.

Снимок и вправду был хорош, вот только слишком уж маленькой была фотография. Белов, поняв сомнения отца, пояснил:

— Я увеличу, нормально будет.

Юрий Ростиславович долго держал права в руках, неторопливо рассматривая фото сына. Потом закрыл права и вернул их Саше.

— Давай эту, — наконец согласился он. — Пусть только сделают хорошо.

Кивнув, Саша взял права, спрятал их в бумажник и снова опустился на диван рядом с осунувшимся Холмогоровым. Они помолчали.

— Чаю еще хочешь? — вздохнув своим горестным мыслям, спросил Юрий Ростиславович.

— Нет, спасибо.

Членкорреспондент снял очки и устало потер глаза. Потом, еще раз вздохнув, он тяжело поднялся и отошел к темному окну.

— Саш, у меня к тебе одна просьба будет, — глядя сверху на вечерний город, негромко произнес Юрий Ростиславович.

— Говорите.

Холмогоров медленно повернулся к Саше. В его измученных горем глазах застыли обреченность, отчаянье и страх. Руки, мелко подрагивая, нервно теребили очки.

— Не убивай никого, — попросил он.

Белов тут же вскинул голову, готовый ответить, но в последний момент сдержался, промолчал.

— У меня сына отняли, но я тебе говорю — не убивай!.. — с болью продолжал Юрий Ростиславович. — Ты в церковь ходишь?

— Не помню уже, когда в последний раз был… — хмуро признался Белов.

— Сходи, — строго сдвинув брови, сказал Холмогоров. — Пойми, вы же сами во всем виноваты. И Космос, и Витя… Вы обезумели все, кровью умылись. Слава богу, что ты жив остался. Так не гневи бога, не бери ты больше греха на душу! Слышишь?

— Слышу, — буркнул насупленный Белов.

— Пожалуйста, послушай меня, Саша, — проникновенно просил его отец друга. — Ты ведь — как сын мне…

— Юрий Ростиславович, — вдруг решительно остановил его Белов, — мне нечего вам ответить.

Холмогоров поднял на него больные от горя глаза. Смотреть в них было невыносимо. Саша поднялся.

— Я не хочу вас обманывать, — упрямо повторил он. — Извините…

И он, понурясь, направился к выходу. У Белова в этот невыносимо тяжелый и словно бесконечный день было еще одно дело, которое он отложил на самый поздний вечер.

XLIV

Отмечать успех операции по устранению окружения своего врага Каверин начал еще днем, после того, как надежно запрятал Карельского и убедился, что все вокруг более или менее спокойно. Он выпроводил из дома жену и стал методично напиваться в компании неразлучного с ним в последнее время Артура Лапшина.

Поначалу собутыльники чувствовали себя не в своей тарелке. От Белова можно было ждать всего, чего угодно, и обоим было страшновато. Особенно боялся Артур. Он то и дело вытирал о брюки потеющие ладони, прислушивался к каждому шороху и пил, не пьянея. Разговор, в основном, крутился вокруг ночных событий. Артур не понимал, почему уничтожив всех друзей их главного врага, Каверин не тронул самого Белова.

— Ну скажи, Володь, для чего надо было так все усложнять? — допытывался он.

— А?.. — рассеянно переспросил Каверин, разливая по стаканам виски.

— Я говорю, я бы завалил Белова сразу — и все! Зачем подставлятьсято?..

Каверин не ответил. Со стаканом в руке он прошелся по гостиной и остановился напротив своего конного портрета.

— Что молчишь? Зачем все эти сложности? — снова повторил свой вопрос Артур.

— Ты на Канарах был? — вдруг спросил, обернувшись, Каверин.

— Причем здесь Канары? — опешил Лапшин.

— Был, я спрашиваю?

— Да сто раз! — хмыкнул Артур. — Я когда свалил отсюда, полмира объехал.

— Про гуанчей слышал?

— Про кого?! — вытаращил глаза Лапшин. Каверин с некоторым пренебрежением усмехнулся.

— Про гуанчей, олух. Это были такие пацаны местные, типа индейцев, потом их испанцы пригнобили — нам экскурсовод рассказывал. Ну, короче, суть в том, что у них был один мудрый закон. Человек, допустим, соседа мочканул, так гуанчи что делали? Они не убийцу наказывали… — Каверин выдал театральную паузу и, важно подняв указательный палец, продолжил: — Они в ответ его сына казнили. Или брата.