54

сразу понял, что это — Гафур, отец Фары. Саша кивнул ему и начал рассказывать свою историю. В какойто неуловимый момент такой комок засвербил у него в горле, что он вынужден был замолчать, едва сдерживая подступившие слезы.

— Почему он замолчал? — кудато в пространство вопросил старый Гафур.

Один из встречавших «басмачей» кивнул Белому и плеснул в пиалу немного зеленого чая. Саша краем глаза увидел это, но не стал брать в руки пиалу и продолжил. Уверенно и, насколько это было возможно, спокойно:

— Имея то, что я имею, — говорил он, глядя прямо перед собой, — я легко бы мог укрыться в любой стране мира и жить там мирно и спокойно хоть до ста лет. И никто никогда не нашел бы меня. Но я прилетел…

Старый Гафур едва заметно кивнул.

— Я мог бы сделать еще хуже, — чуть громче сказал Белый. — Я мог послать к вам своих людей, и они устроили бы мои дела, пролив при этом много крови…

На руке второго «басмача» сверкнул выхваченный из ножен кинжал. Старик едва заметным движением глаз остановил его движение.

— Но я приехал сам и один… — продолжил Саша. И как бы в подтверждение его слов третий встречавший его таджик, тот, что сидел рядом с Гафуром, достал из кармана четки Фархада и протянул их старику.

— Это его четки… — объяснил всем очевидное Саша.

И, наконец, сказал самое важное, самое главное:

— Я прилетел потому, что Фара был мне как брат, и я любил его, как брата…

Взяв четки, старик опустил голову и несколько секунд сидел молча, борясь со слезами. Мужчины не должны плакать. То есть: никто не должен видеть, как мужчина плачет. Наконец он поднял глаза и посмотрел на Белого:

— Фархад говорил, что у тебя родился сын.

— Да, — едва слышно ответил Саша.

— Как ты его назвал? — почемуто всем было ясно, что именно ответы на такие вот простые вопросы сейчас больше всего интересуют старика.

— Иваном.

— Когда умер твой отец?

— Я его почти не помню, — отвернулся в сторону Саша.

— Я ему верю. Отпустите его к сыну, — распорядился старик.

И никто не мог его ослушаться.

* * * * *

Мерный и мирный гул самолетных двигателей навевал то ли сон, то ли дрему с яркими, будто запечатленными на цветной пленке видениями.

Вот молодой солдат Фархад набивает косяк и, повернув голову к подходящему Саше, улыбается и отдает ему папиросу. Так они познакомились…

Вот Саша и Фархад танцуют какойто дикий танец посреди казармы, обняв друг друга за плечи. Это день, когда они узнали о дембеле…

А вот они, обняв друг друга за плечи, идут по части, и солнце уже почти скрывается за гребнем ближайшей вершины. И говорят. О вещах, которые не всегда можно выразить словами.

— Я не знаю, прощаемся вроде, получается? — сказал тогда Саша.

— Да перестань! — уверенно, как всегда, ответил Фархад. — Ты знаешь, один философ сказал: если души не умирают, значит, прощаться — это отрицать разлуку…

А вот они с автоматами уходят в караул по горной тропе. Саша почемуто отстает, не может нагнать друга, а тот постепенно скрывается в утреннем тумане. Не догнать его. Никак не догнать…

«Наш самолет, следующий рейсом ДушанбеМосква через двадцать минут произведет посадку в аэропорту „Домодедово"“.

Над Сашей склонилась стюардесса:

— Простите, вам плохо?

— Мне хорошо.

Стюардесса протянула ему поднос с «Взлетными». «Какие „Взлетные“, когда уже Москва?» — подумал он, но конфетку взял.

* * * * *

Встречали его все вместе — Космос, Пчела, Фил.

— Здорово, братья! — как всегда, обнялся со всеми по очереди.

— Здорово! Ну, как погода? — не удержался от любимого вопроса Космос.

— Жарко, — усмехнулся в ответ Саша.

Фил чуть придержал Белого перед выходом из аэропорта:

— Братишка, мы их нашли. — Кто?

— Поехали.

На крышу головной машины нацепили мигалку. До офиса домчались за двадцать минут — с воем и ветерком.

* * * * *

В маленьком серебристом магнитофоне крутилась пленка. Звучал голос Каверина: «Абсолютно левый азиат. Работает с Белым, но не при делах».

Ему отвечал голос Бека, явно чтото в этот момент жующего: «Ну, тогда сведи его с пацанами». Дальше все только трещало и шипело.

Палец Каверина нажал кнопку «стоп», а глаза его смотрели то на стоявшего рядом Фила, то на Пчелу, устроившегося в глубоком кресле, то на Космоса, постукивавшего пальцами по краю стола. Но все молчали, ожидая, что скажет Белый, который стоял в стороне ото всех, отвернувшись к окну, будто надеялся за ним найти ответы на все мучавшие их вопросы.

Так и не обернувшись, Белый спросил довольно резко и неприязненно:

— А с чего ты нам помочь решил?

Каверин пожал сначала левым, потом правым плечом. Физиономия его выражала полное недоумение и даже обиду:

— Я не знал, что Бек его валить будет… А с вами, — и он вновь обвел взглядом присутствующих, — мне с вами ссориться не хочется.

Саша резко повернулся от окна:

— Ты извини, но мы тебя обыщем. Вдруг ты и нас тоже пишешь, а потом комунибудь пленку передашь?

— Это разумно, — согласился Каверин едва ли не с удовольствием.

Во всяком случае, удивления или возмущения он явным образом не демонстрировал.

Фил быстро и профессионально охлопал Каверина по бокам, спине, между ног. И отрицательно покачал головой: весь его «улов» состоял из початой пачки «Мальборо», которую он тут же и отдал хозяину.

— Угощайся, — предложил Каверин.

— Не курю, — ответил ему Фил.

Повисла неловкая пауза, которую разрешил, наконец, Саша Белый:

— Будем считать,